Хотя у него самого сердце разрывалось на части, Галь-Рикки как мог успокоил мать и заставил ее прилечь. Велел Лине, старшей из двух своих младших сестер, покачать люльку Тамми, а когда малыш утихомирился, едва ли не силой отправил обеих девочек спать. Узнав о несчастье от Лекса Хеймера, не смотря на глубокую ночь и ненастную погоду, к ним пришел дед Галь-Рикки и отец Ханны – Петер Вилл, дом которого находился на другом конце деревни. Высокий пожилой мужчина с длинными седыми усами, еще бодрый и, несмотря на возраст, крепкий как кузнечная наковальня, подошел к кровати, где лежал без сознания его зять, взглянул, и лицо его закаменело. Петер обнял дочь и та, уткнув лицо ему в грудь, заплакала, только тихо, чтобы не разбудить едва задремавшего Тамми.

- Не плачь, Ханна, если доведешь себя - можешь потерять ребенка. Иди ложись, попробуй заснуть, если получится, а мы с Галь-Рикки посидим рядом с Тилем, поговорим о мужских делах. Мать будет утром, сейчас я запретил ей приходить. Нечего двум бабам сейчас здесь делать – такой вой поднимете, весь Лемминк переполошите.

Ханна далеко не сразу, но все же послушалась отца и, всхлипывая, ушла к дочерям, где через какое-то время забылась тревожным сном. Следовало сказать, что сам Тиль был не из этих мест, его родители давно умерли, а подать весть его старшим братьям в ближайшие дни не представлялось возможным. Когда шестнадцатилетняя Ханна Вилл познакомилась с Тилем на граунбергской ярмарке, ее отец Петер долго противился их возможному союзу, хотя претендент был весьма серьезен. На родине своего дома у старшего Гальнеккена не было, тогда он жил у одного из своих братьев. Однако настойчивому Тилю удалось добиться расположения будущего тестя, получив согласие на брак. Мать будущей супруги Тиль покорил сразу, во многом благодаря ей Петер, наконец, смягчился. Гальнеккен не подвел, самостоятельно, почти без помощи местных, построив дом на выделенном ему участке. Его хозяйство быстро поднялось, благодаря чему его семья заслуженно числилась среди зажиточных. Теперь надолго ли?

Петер посмотрел на внука. Галь-Рикки поежился. Он всегда считал, что дед, один из немногих жителей села, успевших постранствовать по миру, когда-то служивший лучником в войске герцога Ги Ширера, вел себя с ним излишне сдержано и холодно, но теперь глаза сурового старика смотрели на него по иному, с теплом и участием.

- Молодец, что держишься. Нельзя давать волю слезам, когда рядом с тобой одни женщины. Привыкай быть сильным.

Они сидели возле постели умирающего, почти не разговаривая. Где-то около пяти часов утра Петер Вилл стал клевать носом, и пробормотав: «поможем, не оставим», заснул прямо на стуле. Галь-Рикки поднялся со своего места и подошел к изголовью кровати, где неотвратимо угасал огонек жизни его отца. Мальчик не мог поверить, в то, что это сейчас происходит. Такой молодой, такой сильный Тиль Гальнеккен просто не имел права умереть!

- Папа, ты меня слышишь? – Спросил он, заранее зная, что ответа не будет. – Пожалуйста, папа, - прошептал Галь-Рикки, - ты не должен нас оставлять. Понимаешь, здесь все тебя любят… - У него в горле встал комок, и мальчик с трудом подавил в себе рыдания.

Снежная буря давно улеглась и снаружи царило безмолвие. Взглянув на черное окно, в котором отражался одинокий язычок пламени свечи, Галь-Рикки внезапно почувствовал – что-то происходит. Поверхность стекла заколебалась, будто вода на дне колодца. Стены стали сдвигаться. И померк свет. Он словно погрузился в глубокий пруд, закрытый сверху толстым ледяным щитом. Темная, холодная «вода» давила на него со всех сторон. Он услышал шепот – чей-то голос начал произносить прямо в его голове слова на незнакомом языке: леммар нид хет, мер дат иннари… Он не понимал, что эти слова означают, но вдруг увидел, как окружавшая его со всех сторон темная вода посветлела, сквозь нее проступила белая ледяная стена, по которой бежали ровные черные строки, выводимые невидимой рукой. Он не умел читать – в деревнях не принято было обучать детей грамоте, но почему-то он понял, что там были начертаны те же слова, что он только что слышал. Затем все тот же шепчущий голос услужливо объяснил ему смысл написанного: «магия – это стрела воли, наложенная на тетиву разума». И еще одно слово, повторенное множество раз «пробудись, пробудись, пробудись…». Ему хотелось кричать, но почему-то Галь-Рикки знал, что этого делать нельзя. Он увидел, что на дне глубокого пруда зажглась цепочка огоньков, но вскоре выяснилось, что это вовсе не огоньки, а мерцающие пятна на коже чудовища, которое медленно поднималось к нему снизу. Он отчаянно забарахтался, пытаясь плыть, но у него ничего не получилось – ненастоящая вода держала его наподобие клейкой массы, затрудняя любое движение. Монстр, древний рыбоящер размером с крупное речное судно, распахнул перед ним свою клыкастую пасть. Мальчик в ужасе зажмурился, ожидая неминуемой гибели в зубах страшного хищника, но шепчущий в голове странный голос зазвучал успокаивающе: «Не надо меня бояться, я не причиню тебе зла. Я – Хранитель, а здесь - святилище, вы все приходите сюда в начале своего пути, и все встречаетесь со мной. А теперь – пробудись»!

- Кто ты? – Закричал Галь-Рикки, и обжигающе холодная «вода» хлынула ему в горло.

***

…Пробив толстый «лед» он вынырнул на поверхность. Он снова находился у себя дома, а перед ним, на кровати все также неподвижно лежал его отец.

Медленно приходя в себя, Галь-Рикки обвел взглядом просторную горницу – дед храпел, откинувшись на спинку стула, его пышные усы трепетали, в дальнем углу, обняв дочек, смотрела тяжелые сны его мама. Потребовалось несколько минут, чтобы мальчик осознал, что он опять находится в обычном мире, где нет разговаривающих в твоей голове рыбоящеров. Услышав слабый шорох, он подошел к люльке и заглянул в нее. Его девятимесячный братик Тамми не спал. Такие же синие, как у самого Галь-Рикки глаза с младенческим любопытством уставились на старшего брата. Ребенок негромко агукнул, но Галь-Рикки приложил палец к губам (его руки еще слегка дрожали после странного наваждения):

- Ты только хныкать не начни, а то всех перебудишь.

Ребенок послушно зевнул и его глазки закрылись.

Вернувшись к изголовью кровати, Галь-Рикки снова посмотрел на отца – голова его была плотно перемотана полосками чистой белой ткани, так, что походила на большой кокон, нижний край бинтов закрывал лоб и часть лица, так что мальчик видел только нос, губы и подбородок Тиля.

- А знаешь, папа, сегодня она пройдет мимо, - вдруг сказал Галь-Рикки, и эти слова были сказаны будто сами собой, без участия его воли, - смерть пройдет мимо. Здесь ей нечего делать. Она не узнает наш дом, а про тебя надолго забудет. Не навсегда – так не бывает, но на многие десятилетия. И не только про тебя забудет – про маму и будущего малыша, про сестер и Тамми. Я знаю, что так оно и будет. У тебя еще столько дел впереди – ты хотел делать пристройку к дому, а я должен был тебе помогать, когда сойдет снег надо перекопать огород и вспахать поле, и еще - мужики в Лемминке без твоих советов просто друг с другом передерутся, если придется о чем-то вместе договариваться. Подумай о маме – ты для нее всё в этой жизни, подумай об еще одном малыше, который скоро у вас появится. Не надо никуда уходить – там только пустота и больше ничего нет.

Он никогда так много не говорил, как в эту ночь, даже когда рассказывал другим ребятам сказочные истории, никогда не произносил таких слов, как сейчас. Галь-Рикки не замечал, но когда он говорил, свеча горела ясно и ровно, а когда он делал короткие паузы между словами – язычок пламени начинал колебаться и тускнеть. Тени на потолке и стенах то вырастали, почти заполняя все пространство в доме, готовые сожрать осмелившегося встать на их пути мальчишку, то сжимались в испуге, становясь крошечными, но неистово злобными клочками алчущего мрака. Деревянный дом стал вздрагивать, как будто снова вернулось вчерашнее ненастье, в трубе жутко завыло многими перекликающимися, зовущими в бездну голосами, но Галь-Рикки каким-то образом догадался, что этот вой издавал отнюдь не ветер. Ни один ветер не мог так выть и стенать. Кто-то или что-то невероятно огромное и хищное ходило за стенами их жилища, сотрясая стены, исступленно искало что-то, или кого-то, но никак не могло найти, и поэтому выло от разочарования, а воздух вокруг звенел от его бешенства и нечеловеческой злобы.

Галь-Рикки приподнял край одеяла и вложил свою руку в отцовскую ладонь – всегда такую большую и сильную, а сейчас – безвольно расслабленную:

- … пойдем назад, папа, там тебе нечего делать. Там никто ни с кем больше не встречается. Держись за мою руку - пошли!

И отцовские пальцы уверенно сомкнулись на его руке!

***

От неожиданности Галь-Рикки вскрикнул. Тиль Гальнеккен рывком сел на кровати и начал срывать с головы бинты. Охнул дед, который, оказывается, какое-то время назад проснулся, но тактично не стал мешать разговору внука с «умирающим» отцом.

Когда повязка была снята, стало видно что на голове Тиля не осталось никаких следов страшной раны, а на его лице было написано выражение глубочайшего недоумения:

- Что, Хилт возьми, происходит? Где я? – Потом его взгляд прояснился, и он узнал старшего сына, – Галь-Рикки, сынок, что случилось?

- Тебе было плохо, папа, - хриплым голосом ответил мальчик, - но теперь уже все прошло. Теперь у нас все будет хорошо.

- Эта проклятая буря! На меня, кажется, свалилось дерево…Наверное меня оглушило и парни решили вернуться. Хилт, побери! Галь, с лошадью все в порядке?

- Да папа, - чувствуя, как ледяные когти отпускают его сердце, ответил Галь-Рикки, - Звездочку привели, она в стойле. Стефан Химмель очистил ее от снега и положил в кормушку охапку сена. Сани только поломало – борта в щепки и одно из полозьев пополам лопнуло, Лекс Хейнер сказал, что сани пришлось бросить прямо на дороге.

- Ничего. Когда окончательно распогодится, вернемся за ними. А это что еще такое? - Отец с удивлением посмотрел на свою левую руку, которая находилась в лубке. – У меня, что перелом? – Он пошевелил пальцами. – Нет никакого перелома… Ничего не понимаю.

Затем Тиль увидел своего тестя, Петера Вилла, который стоял с бледным лицом и круглыми глазами шептал вполголоса какие-то молитвы.

- Здравствуйте, отец. Ничего страшного не случилось, я уже могу твердо встать на ноги.

- Зд…дравствуй, Тиль, - заикаясь ответил Петер, - т-ты и в самом деле вернулся?

- Разве можно вернуться не по-настоящему? Если я здесь, то парни – молодцы, не растерялись, привезли меня домой. Завтра поставлю им всем по кувшину лучшей браги! – Пообещал Тиль. Он поднялся на ноги, снимая с руки лубок. – Ханна и девочки спят? Наверное перепугались, когда меня притащили без сознания.

- Тиль, у тебя в голове дырка была размером с кулак. – Петер осмелился подойти к зятю ближе. – Теперь ее нет.

Гальнеккен ощупал свою голову:

- Что это за шутка? У меня здесь нет ни одной царапины!

Петер помотал головой:

- Знахарка, Шрейда, приходила к тебе. Ханна сказала, что она ничего не могла сделать. Ты должен был умереть, но ты - живой…

Гальнеккен посерел лицом:

- Тогда как… Постойте, отец, а где Галь-Рикки?

Мальчика рядом уже не было, только негромко хлопнула в сенях дверь, впустив внутрь легкое морозное дуновение, как напоминание о дыхании бездны, что минуту назад стояла за порогом.

***

Серьезный разговор Галь-Рикки с отцом состоялся только через несколько дней, когда по деревне уже вовсю гуляли самые разнообразные, один другого невероятней, слухи.

- …видать, он что-то передал тебе тогда, Галь. Часть своей Силы, и сейчас она в тебе проснулась. Только он тогда пел, его сила была в Песне.

- Кто передал? Кто пел? – Не понял Галь-Рикки.

- А, ну да… Ты ведь не можешь этого помнить, ты тогда был еще совсем маленьким – всего месяц, как три годика исполнилось. - И Тиль рассказал сыну про Моргана Силверханда, которого мать позвала вылечить его от смертельной болезни. – Он был колдун-убийца с серебряной рукой, охотник на чудовищ и сам почти чудовище, но не целитель. Но у него получилось - его песни не пустили в наш дом смерть. А у тебя это вышло по другому… Твой дед сказал, что ты просто разговаривал со мной. А потом взял меня за руку и позвал обратно. И я пришел.

- Что мне теперь с этим делать, папа? Теперь все знают, что я не такой, как другие! Ребята на улице стали шарахаться от меня в стороны как от прокаженного. Называют за спиной кудесником. Боятся, что я ради шутки попревращаю их всех в воробьев и синичек. А я ведь этого даже не умею! Мои сёстры иногда вздрагивают, когда я с ними заговариваю.

- Делать ничего не надо, я поговорю с отцами ребят. Наши девочки привыкнут – они тебя любят. А ты, пока не знаешь, чем именно владеешь – живи как обычно. Что касается меня – я уверен, что твой дар светел. Когда вырастешь, я отвезу тебя в Граунберг, там живет пара-тройка волшебников, думаю, среди них найдётся тот, кто сумеет помочь тебе понять, что и для чего тебе дано. Договорились?

- Да.

Тиль обнял сына и похлопал его по плечу.

Так в Думвальде стало одним магом больше, но попасть на обучение в Граунберг Галь-Рикки было не суждено.

Продолжение следует...

Автор: В. Пылаев

Источник: https://litclubbs.ru/articles/61980-koldun-i-smert-glava-5-probuzhdenie.html

Содержание:

Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!

Оформите Премиум-подписку и помогите развитию Бумажного Слона